Рассказ режиссера Франко Дзеффирелли о создании фильма «Ромео и Джульетта»

Успех «Укрощения строптивой» и удовольствие, которое я сам получил от фильма, открыли передо мной новые горизонты в кино. Дебют комедией Шекспира напомнил мне, что и в театре шестью годами раньше я начинал с Шекспира, с «Ромео и Джульетты» в «Олд-Викс». Так почему бы не пойти по этому пути дальше? Я поговорил об этом с Ричардом (Бертоном), и он с энтузиазмом поддержал меня:
— Чего ты ждешь? — скапал он. — Ты единственный в мире режиссер, способный объединить Шекспира и кино.
На этот раз тысячеликому Шекспиру предстояло повернуться к публике другим лицом — не очаровательной фантазией «Укрощения строптивой», а поэтическим реализмом «Ромео и Джульетты», и не со знаменитыми актерами, а с неизвестными молодыми исполнителями, благодаря которым зрители сумеют поверить в веронскую трагедию.

В те годы мир молодых неудержимо вырвался па волю. То, что я только кожей ощущал, в 1960 году стало реальностью. Это были годы кипучей свежей энергии, новая английская культура прокладывала путь всему миру и находила ответы на вопросы, которые настойчиво задавало подросшее поколение. Музыка «Битлз», мини-юбки. Отношения отцов и детей стремительно менялись, молодежь становилась главным действующим лицом истории и подталкивала к переменам старших.

В конце февраля 1967 года в Лондоне состоялся торжественный показ «Укрощения строптивой» для королевской семьи, а неделю спустя фильм показали в Нью-Йорке и на просмотре присутствовал Роберт Кеннеди. Тогда я видел его в последний раз. Он как раз собирался выставить свою кандидатуру на президентские выборы. Мы встретились, и я напомнил ему тот вечер в Риме. Вскоре я вернулся во Флоренцию для итальянской премьеры фильма.

Мне хотелось, чтобы она прошла в «Одеоне», где я когда-то увидел «Генриха V» с Лоуренсом Оливье. И на языке оригинала — в честь немногих оставшихся в живых английских старушек и тех, кого уже не было. Сколько же их пришло! С палочками или в инвалидных креслах, они все равно щебетали, как пташки, и казались такими же несгибаемыми: ни война, ни голод, ни бомбежки — ничто не сломило их. Они по-прежнему гордо держали голову, были так же требовательны, одеты в те же платья — что и в годы моей юности, так же ворчали на итальянцев. Ни одного замечания у них не нашлось в адрес красавца Ричарда, сразу завоевавшего все сердца, но очень много по поводу «этой распущенной американки»:
— Загадка, как эта женщина могла стать звездой!
— А этот итальянец, который себе позволяет ставить нашего Шекспира?!
Он не итальянец, он флорентиец — заметила одна из них. Так в недоумении они начали смотреть фильм, но в конце от всей души аплодировали, покоренные.

Кадры из фильма «Урощение строптивой» с Элизабет Тейлор  и Ричардом Бертоном в главных ролях

Надежды на то, что успех «Строптивой» — а он в самом деле был большим — облегчит поиск денег на «Ромео и Джульетту», не оправдались. Продюсеры считали, что успех обеспечило лишь участие супругов Бертон, а Шекспир по-прежнему оставался для кино запретным плодом, за исключением разве что актеров их уровня. «Коламбия» не скрывала своего отношения и о новом проекте даже слышать не хотела.

Но Деннис ван Таль (театральный агент) был упрям как осел и не думал сдаваться. К тому же моя идея страшно ему поправилась. Вот, кстати, еще один из немногих, кто умел смотреть вперед. После того, что произошло в «Олд-Вике», он имел все основания верить, что молодежь всего мира с энтузиазмом примет киноверсию самой прекрасной истории любви, сыгранную молодыми, никому не известными актерами, а не знаменитостями. Он предложил проект вниманию лорда Брэборна и Тони Хэвлок-Аллена, которые когда-то так надеялись на «Тоску» с Марией Каллас. Они согласились оплатить производство и договорились с компанией «Парамаунт» о прокате, пусть и на условиях так называемого art-film, стоящего не более миллиона долларов. Их осторожность была вполне понятна, хотя они прекрасно знали об успехе спектакля «Олд-Вика» во всем мире, включая Америку.

Театр – колыбель Шекспира, – сказали они мне. – Кино совсем другое дело.
Но в их словах звучало недоверие.
Им удалось запустить производство и предоставить мне возможность занятыся поисками на главные роли молодых неизвестных актеров.

Начало проб оказалось сущим кошмаром, потому что выяснилось, что все девушки Англии только и мечтают, что стать новой Джульеттой, как мечтали их матери, бабки и прабабки. Они ехали отовсюду, Из самых далеких Богом забытых мест. На улице, где проходили пробы, было не протолкнуться. Уже по одному этому коллективному безумию можно было снимать целый фильм. Разумеется, на роль Ромео тоже оказалось немало претендентов, но с ними было значительно проще, я почти сразу нашел троих или четверых, а в одного просто влюбился с первого взгляда. После проб рассеялись последние сомнения – вот он, новый Ромео, Леонард Уайтинг, молоденький актер «Олд-Вика», всего шестнадцати лет, красивый и обаятельный, уверенный в себе и даже немножко нахальный, как породистый жеребчик. Прекрасный образ юного итальянца эпохи Возрождения, на тех, что кажется, появились на свет, чтобы Внушать Любовь, страсть и... создавать массу неприятностей.

Прекрасная и талантливая  Оливия Хасси. Джульетта образца 1968 года.

А вот с выбором Джульетты из-за ажиотажа все оказалось намного труднее. После нескольких недель проб и прослушиваний я отобрал с полдюжины кандидаток, среди которых первой шла Оливия Хасси, четырнадцатилетняя девочка, полненькая и угловатая, с глубокими, как темный бархат, глазами и длинными черными волосами, которые необыкновенно красиво обрамляли ее милое лицо. Но помимо подросткового облика у нее были и другие недостатки: она постоянно грызла ногти, а голос срывался.

Девушек было множество, все разные, но все многообещающие; одна, например, тоненькая блондинка с огромными голубыми глазами, Глаза – это мой пунктик, и вполне обоснованный. В жизни, разговаривая с человеком, мы смотрим ему в глаза, это первый и главный способ общения и знакомства. Мы сразу проникаемся недовернем к тем, кто отводит взгляд – и в кино это особенно важно. Если ты не смотришь актеру в глаза, а только рассматриваешь его физические данные, это значит, что как личность он тебя не интересует, потому что его только глаза — зеркало души, индивидуальности. А в крупных планах все так увеличивается, что глаза становятся огромным.

И если у актера глаза «не говорящие», ему лучше подыскивать себе другое занятие. Помню голливудский рассказ о том, как Кларк Гейбл давал однажды интервью. Журналистке, спросившей, в чем секрет его успеха, он без колебаний ответил, что он заключается в правильном использовании левого глаза: «Одного глаза вполне достаточно, чтобы обаять поклонников и обеспечить долгую успешную карьеру».

Одновременно мне надо было работать над спектаклями во многих театрах мира, и пробы в Лондоне пришлось на несколько недель приостановить. И слава Богу. Таким образом, я получил возможность сосредоточиться, вспомнить, как следует девушек, которых уже видел и слышал, и все хорошенько взвесить, потому что ни одна из них не убедила меня окончательно. Я не был готов сделать окончательный выбор, а продюсеры нервничали и торопили: на пробы уходило слишком много времени.

Я вернулся в Лондон и снова пригласил тех, кого смотрел в начале, несколькими месяцами раньше. Пришла Оливия, которая за это время очень изменилась, многие ее недостатки исчезли (в четырнадцать лет чудеса происходят легко), пришла и очаровательная блондинка. Едва увидев ее, я понял, что судьба, устав от моих поисков, решила за меня. Прелестная девочка, так меня поразившая, тоже, как и Оливия, изменилась, но, увы, не к лучшему. Она коротко остригла волосы по молодежной моде тех лет. Вроде бы старшая сестра убедила ее постричься, потому что с длинными волосами она выглядела не модно.
— Захотят, чтобы ты играла с длинными волосами, парик наденут.

Правда, просто? Совсем непросто. Оставив прекрасные золотые волосы на полу парикмахерской, она лишилась надежды стать моей Джульеттой. Может быть, вся ее жизнь изменилась из-за этой глупости. Прямо дрожь пробирает.

Роль получила Оливия – судьба глядела далеко вперед! Нужно честно признать, что именно она – настоящий режиссер нашей жизни.

Съемки сцены свадьбы в фильме 1968 года. Посередине - Франко Дзеффирелли.

В мае незадолго до начала проб «Ромео и Джульетты», я переехал со своего любимого шестого этажа в центре Рима на красивую зеленую виллу недалеко от Старой Аппиевой дороги. Я не только взял ее тетю Лиде, Виджс и весь зверинец, но и потребовал; чтобы со поселились главные действующие лица фильма; это, конечно, был не вполне обычный подход к подготовке фильма, но сработал на отлично: Оливия и Леонард чувствовали себя как дома и репетировали в саду, Нино Рота сочинял музыку в гостиной, Роберт Стивенс и Наташа Парри учили роли или плавали в бассейне. Время от времени мне приходились покидать этот сказочный мир и отправляться на поиски натуры или следить за подготовкой съемочной площадки в «Чинечитта». Съемки начались 29 июня в прелестном городке Тускании, потом в Пьснце и в Губбьо, и как только у меня образовалось достаточно отснятого материала, я поспешил показать его Ричарду и Лиз и именно их хвалебный отзыв убедил меня, что я на верном пути. Однако у Ричарда возникло опасение, что моя молодежь не справится с шекспировскими стихами, и он сказал:
— С критикой придется несладко.
— Интересно, а во времена Шекспира как поступали? Разве исполнителям главных ролей не было по четырнадцать? - спросил я в ответ.
Ричард неуверенно покачал головой:
— Может, ты и прав. Может, куда важнее то, что Шекспир предлагает нам по ту сторону стихов, в поэзии.
Он повернулся к Лиз:
— А ты что скажешь, дорогая?
— Что я скажу? Я потрясена. - Лиз вытерла слезы и улыбнулась. — Поэзии в каждом кадре предостаточно.
— Умница, — Ричард обнял ее и, хлопнув меня по плечу, произнес: — Продолжай в том же духе и не бойся... Поэзии никогда не бывает слишком много.
Он был явно взволнован и призвал на помощь виски.

Франко Дзеффирелли, Леонард Уайтинг и Оливия Хасси на съемках фильма  «Ромео и Джульетта».

Должен признаться, что в тот момент проблема стихов заботила меня меньше всего. Деньги «Парамаунта» закончились, а мы были только на полпути, единственный, кто мог разрешить дополнительное финансирование, был Чарли Бладхорн, президент компании «Gulfand Western», владеющей «Парамаунтом», про которого было известно, что с кино он знаком мало, и это для него не более чем один из способов делать деньги. Он находился по делам в Риме, и захотел узнать на что мы потратили его доллары.

Приехал с пестрой свитой – все как один улыбаются в полный рот и пожимают руки. С ним был и его сын, трннадцати-четырнадцатилетний мальчик, страшненький, в больших очках. Первое, что потребовал Бладхорн, был телефон. Он его получил и пустился в разговор с Голливудом, меча громы и молнии. Потом неожиданно успокоился, спросил, чего мы ждем и почему не начинаем, а когда просмотр начался, он только и делал, что говорил по телефону; рассеянно поглядывая на экран.

И вдруг, после очередного вопля Бладхорна в адрес телефонного собеседника, мы услышали тонкий голосок, который твердо произнес:
— Папа, может, уже хватит нести чушь по телефону, дай спокойно посмотреть фильм!
Это был Пол, которого мы не принимали в расчет, решив, что перед таким папашей он и рта не осмелится открыть. Бладхорн удивился не тону сына, а его интересу к фильму.
— Тебе что, нравится? - спросил он изумленно.
— Да, нравится, очень, — сухо ответил мальчик, — Только если не перестанешь болтать...
Ему нравится, — прошептал Бладхорн свите и снова спросил у сына: — Что, правда, нравится? Ты что-то понимаешь?
Мальчик сидел с красными глазами, а после этих слов встал и срывающимся голосом сказал:
— Я хочу досмотреть его один. Вернусь, когда вы закончите тут с вашей фигней.
И ушел, они остались стоять разинув рты, а Бладхорн потребовал продолжить показ материала и теперь уже смотрел в тишине и с полным вниманием.

Вот так, благодаря сыну, Бладхорн и дал нам на фильм недостающие деньги. Понятен ход его мысли: если на этого паренька такое впечатление произвели всего несколько почти несмонтированных сцен, что будет с его сверстниками, когда они увидят весь фильм?

В результате картина, которая обошлась меньше чем в два миллиона долларов, только за первый сезон собрала больше сотни миллионов! Это был первый большой успех «Парамаунт» после целого ряда провалов, которые поставили «Gulfand Western» на грань банкротства. За ним последовали «Lovc Slory» и «Крестный отец».

Но именно Шекспир, в которого они не желали верить позволил им снова вкусить сладость успеха. Лично мне этот фильм принес успех и славу, но кроме этого — ничего, потому что ради возможности его снять я отказался от будущих процентов. Одним словом, на пир, спасший «Парамаунт» от разорения я не попал. Но зато со мной подписали контракт еще на два фильма. Тоже неплохо!

Франко Дзеффирелли. Знаменитый итальянский режиссер.

Это был для меня исключительно удачный период времени. Благодаря «Укрощению строптивой» и «Ромео и Джульетте» я не только реализовал свою честолюбивую мечту работать в кино (и на каком уровне!), но и добился определенного финансового благополучия. Однако пока я баюкал себя па гребне успеха, где-то в глубине уже начали собираться темные волны, о которых никогда не следует забывать, даже когда Благо торжествует в вашей жизни (именно тогда и стоит готовиться к встрече с тьмой). Но разве можно не распахнуть душу навстречу разливающемуся на тебя Благу и вместо этого травить себя предчувствием грядущего Зла, которое обязательно возьмет реванш?

После горячего приема «Ромео и Джульетты» в Нью-Йорке в сентябре 1968 года мне позвонили друзья из Флоренции и сказали, что тетя Лиде упала на улице в обморок и теперь в больнице. Я все бросил и помчался к ней. Она уже знала, что больна раком, но запретила мне говорить об этом в те счастливые дни.

Источник: автобиография Франко Дзеффирелли

Копирование данного материала в любой форме запрещено. Ссылка на сайт приветствуется. По всем вопросам обращайтесь: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. или в личку «Вконтакте»