Что ж, флейты нам убрать, да и убраться?

Да, люди добрые, уж уберите:
Вы видите, какой плачевный случай.
Уходит.

Хоть и плачевный, заплатить нам надо.

Музыканты, ах, музыканты! Если вы хотите, чтоб я остался жив, -
сыграйте вы мне "Радость сердца".

Почему "Радость сердца"?

Ах, музыканты! Потому, что мое сердце само наигрывает: "Как сердце
печали полно!" Сыграйте-ка мне какую-нибудь развеселую песенку, вроде
элегии, чтобы меня утешить.

Какие теперь песенки! Тут не до песенок.

Так вы не желаете?

Нет.

А я бы вам здорово отплатил.

Чем же бы ты это нам отплатил?

Разумеется, не деньгами, а тоже песенкой. И я ведь могу быть
музыкантом.

Скорее я могу быть лакеем.

Тогда твоя башка отведает моего лакейского ножа. Что это еще за крючки
такие? Я вас сейчас на все лады перефасолю.

Если ты перефасолишь, твое дело пойдет на лад.

Убери-ка свой острый нож; лучше покажи нам свой острый ум.

Ладно. Я покажу вам свой острый ум и без ножа вас зарежу. Ну-ка,
отвечайте, как подобает разумным людям:
"Коль изнывает грудь от муки
И душу думы грустные мрачат,
То музыки серебряные звуки..."
Почему "серебряные звуки"? Почему "музыки серебряные звуки"? Что скажешь,
Симон-Смычок?

Ясное дело: потому, что звон серебра очень приятен.

Недурно. А ты что скажешь, Гуго-Гудок?

Я скажу: потому серебряные звуки, что музыканты играют за серебро.

Тоже недурно. А ты что скажешь, Джемс-Дудка?

Ей-богу, не знаю, что сказать.

Ну, тебя я помилую: ты ведь только певец. Я за тебя отвечу. Потому
"серебряные", что музыканты редко получают за свою игру золото.
"То музыки серебряные звуки
Мне быстро горе облегчат".
Уходит.

Вот проклятый проходимец!

Повесить бы его, негодяя! Пойдем-ка в дом: подождем погребального
шествия и останемся пообедать.
Уходят.

Входит Ромео

Коль можно верить сновиденьям сладким,
Мне сны мои предсказывают радость.
В груди моей - как царь на троне - сердце.
Весь день меня какой-то дух уносит
Ввысь над землею в радостных мечтах.
Мне снилось, что меня моя супруга
Нашла умершим. Что за странный сон,
Где мертвецу дана возможность мыслить!
И вот она горячим поцелуем
Такую жизнь в уста мои вдохнула,
Что ожил я и сделался царем.
Как сладостно владеть самой любовью,
Коль тень ее уже богата счастьем.
Входит Бальтазар.
Ах, вести из Вероны! Бальтазар!
Привет! Привез письмо ты от Лоренцо?
Ну, как синьора? Батюшка здоров ли?
Здорова ли моя Джульетта? Если
Ей хорошо, дурного быть не может!

Ей хорошо, дурного быть не может!
Синьоры тело в склепе Капулетти,
Бессмертная ж душа - на небесах.
Я видел сам, как в склеп ее несли,
И тотчас же помчался к вам с вестями.
Простите мне, что так они печальны.

Так вот что! Звезды, вызов вам бросаю! -
Беги в мой дом. Дай мне чернил, бумаги
И лошадей найми: я еду в ночь.

Синьор мой, умоляю, успокойтесь;
Вы бледны, ваш безумный взгляд сулит
Недоброе.

Молчи, ты в заблужденье.
Ступай и сделай все, что я велел.
Ты не привез письма мне от монаха?

Нет, мой синьор.

Ну все равно, - ступай
И лошадей найми. Приду я скоро.
Бальтазар уходит.
С тобой, Джульетта, лягу в эту ночь.
Где средство взять? Как скоро злая мысль
Является несчастному на помощь.
Мне вспомнился аптекарь: он живет
Поблизости; его недавно видел;
В лохмотьях жалких и с угрюмым видом
Он травы разбирал, худой, несчастный,
Изглоданный жестокой нищетой.
В его лавчонке жалкой черепаха
Висела, и набитый аллигатор,
И кожи всяких страшных рыб; на полках
Склад нищенский пустых коробок, склянок,
Зеленых глиняных горшков, бичевок,
Семян, засохших розовых пастилок -
Убого красовался напоказ.
Ту нищету заметив, я подумал:
Будь человеку нужен яд смертельный,
Который в Мантуе запрещено
Под страхом смерти продавать, - вот этот
Несчастный плут его б, наверно, продал.
Мысль эта предвосхитила потребность;
И этот-то бедняк продаст мне яду.
Мне помнится, его домишко здесь.
Сегодня праздник, - заперта лавчонка.
Эй, эй, аптекарь!

Кто зовет так громко?

Поди сюда. Ты беден, вижу я.
Бери, вот сорок золотых. За них
Продай мне драхму яду, но такого,
Чтоб он мгновенно разлился по жилам,
Чтоб мертвым пал тот, кто измучен жизнью.
И отлетел бы дух его от тела
С той быстротой, с какой зажженный порох
Из грозной пасти пушек вылетает.

Есть много у меня смертельных зелий,
Но за продажу ядов, мой синьор,
Законы Мантуи карают смертью.

Ты гол и нищ - и так боишься смерти?
Я вижу голод на щеках увядших.
В глазах - немую скорбь и угнетенность,
А за спиной - презрение и бедность.
Не друг тебе - весь мир, не друг - закон.
Когда такого в мире нет закона,
Чтобы тебя богатым сделал он, -
Брось нищету, нарушь закон, бери.

Не воля соглашается, а бедность.

Я бедности твоей плачу - не воле.

Всыпь этот порошок в любую жидкость
И выпей все. Имей ты больше сил,
Чем двадцать человек, - умрешь мгновенно.

Вот золото, возьми. Для душ людских
В нем яд похуже. В этом жалком мире
Оно убийств куда свершает больше,
Чем эта смесь несчастная твоя,
Которую ты продавать боишься.
Не ты мне - я тебе сейчас дал яду.
Прощай! Купи еды и потолстей!
Не яд с собой - лекарство я возьму
К Джульетте в склеп. Прибегну там к нему!
Уходят.

Входит брат Джованни.

Смиренный францисканец, брат, где ты?

Я слышу голос доброго монаха
Из Мантуи... Ну, что сказал Ромео?
Иль пишет он? Давай скорей письмо.

Пошел искать я спутника себе,
Из нашего же ордена монаха,
Что в городе здесь навещал больных;
Нашел его, но городская стража,
Подозревая, что мы были в доме,
Заразою чумною пораженном,
Вход запечатав, задержала нас.
Так в Мантую попасть не удалось нам.

Но кто ж отвез мое письмо Ромео?

Его послать не мог я: вот оно;
Я не нашел, с кем возвратить тебе:
Так все боялись роковой заразы.

Жестокий рок! Клянусь я нашим братством,
Письмо то было чрезвычайно важно,
И то, что не доставлено оно, -
Грозит большой бедой. Ступай же, брат,
Сыщи железный лом и прямо в келью
Мне принеси.

Брат, принесу немедля.
Уходит.